Неточные совпадения
Особенно бесцеремонно шумели
за большим
столом у
стены, налево от него, — там сидело семеро, и один из них, высокий, тонкий, с маленькой головой, с реденькими усами
на красном лице, тенористо и задорно врезывал в густой гул саркастические фразы...
В кухне — кисленький запах газа,
на плите, в большом чайнике, шумно кипит вода,
на белых кафельных
стенах солидно сияет медь кастрюль, в углу, среди засушенных цветов, прячется ярко раскрашенная статуэтка мадонны с младенцем. Макаров сел
за стол и, облокотясь, сжал голову свою ладонями, Иноков, наливая в стаканы вино, вполголоса говорит...
На пороге одной из комнаток игрушечного дома он остановился с невольной улыбкой: у
стены на диване лежал Макаров, прикрытый до груди одеялом, расстегнутый ворот рубахи обнажал его забинтованное плечо;
за маленьким, круглым столиком сидела Лидия;
на столе стояло блюдо, полное яблок; косой луч солнца, проникая сквозь верхние стекла окон, освещал алые плоды, затылок Лидии и половину горбоносого лица Макарова. В комнате было душисто и очень жарко, как показалось Климу. Больной и девушка ели яблоки.
Он взял со
стола пресс-папье, стеклянный ромб, и, подставляя его под косой луч солнца, следил
за радужными пятнами
на стене,
на потолке, продолжая...
За магазином, в небольшой комнатке горели две лампы, наполняя ее розоватым сумраком; толстый ковер лежал
на полу,
стены тоже были завешаны коврами, высоко
на стене — портрет в черной раме, украшенный серебряными листьями; в углу помещался широкий, изогнутый полукругом диван, пред ним
на столе кипел самовар красной меди, мягко блестело стекло, фарфор. Казалось, что магазин, грубо сверкающий серебром и золотом, — далеко отсюда.
Белые двери привели в небольшую комнату с окнами
на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось
на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У
стола — три глубоких кресла,
за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею,
на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Прибавьте к этому целые вороха тряпья, которое привозили из деревни и в течение зимы накупали в Москве и которое,
за неимением шкафов, висело
на гвоздиках по
стенам и валялось разбросанное по
столам и постелям, и вы получите приблизительно верное понятие о среднедворянском домашнем очаге того времени.
И чудится пану Даниле (тут он стал щупать себя
за усы, не спит ли), что уже не небо в светлице, а его собственная опочивальня: висят
на стене его татарские и турецкие сабли; около
стен полки,
на полках домашняя посуда и утварь;
на столе хлеб и соль; висит люлька… но вместо образов выглядывают страшные лица;
на лежанке… но сгустившийся туман покрыл все, и стало опять темно.
Сотни людей занимают ряды
столов вдоль
стен и середину огромнейшего «зала». Любопытный скользит по мягкому от грязи и опилок полу, мимо огромной плиты, где и жарится и варится, к подобию буфета, где
на полках красуются бутылки с ерофеичем, желудочной, перцовкой, разными сладкими наливками и ромом,
за полтинник бутылка, от которого разит клопами, что не мешает этому рому пополам с чаем делаться «пунштиком», любимым напитком «зеленых ног», или «болдох», как здесь зовут обратников из Сибири и беглых из тюрем.
Я очутился в большой длинной комнате с нависшими толстенным сводами, с глубокой амбразурой маленького, темного, с решеткой окна, черное пятно которого зияло
на освещенной
стене. И представилось мне, что у окна,
за столом сидит летописец и пишет…
Мы сказали, что Нюрочка была одна, потому что сидевший тут же
за столом седой господин не шел в счет, как часы
на стене или мебель.
Она привела его в свою комнату, убранную со всей кокетливостью спальни публичного дома средней руки: комод, покрытый вязаной — скатертью, и
на нем зеркало, букет бумажных цветов, несколько пустых бонбоньерок, пудреница, выцветшая фотографическая карточка белобрысого молодого человека с гордо-изумленным лицом, несколько визитных карточек; над кроватью, покрытой пикейным розовым одеялом, вдоль
стены прибит ковер с изображением турецкого султана, нежащегося в своем гареме, с кальяном во рту;
на стенах еще несколько фотографий франтоватых мужчин лакейского и актерского типа; розовый фонарь, свешивающийся
на цепочках с потолка; круглый
стол под ковровой скатертью, три венских стула, эмалированный таз и такой же кувшин в углу
на табуретке,
за кроватью.
На третьей
стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и лежали
на полу и
на столах книги.
Шторы падают. Там,
за стеной направо, сосед роняет книгу со
стола на пол, и в последнюю, мгновенную узкую щель между шторой и полом — я вижу: желтая рука схватила книгу, и во мне: изо всех сил ухватиться бы
за эту руку…
Когда явился в редакцию «Здоровья» судебный пристав описывать
за долги имущество И.И. Зарубина, то нашел его одного в единственной комнате с единственным
столом, заваленным вырезками из газет, и с постелью, постланной
на кипах журнала, а кругом вдоль
стен вместо мебели лежали такие же кипы.
В единственной чистой комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по
стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой
стол, покрытый загаженным сукном,
на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
Тяжелы были мне эти зимние вечера
на глазах хозяев, в маленькой, тесной комнате. Мертвая ночь
за окном; изредка потрескивает мороз, люди сидят у
стола и молчат, как мороженые рыбы. А то — вьюга шаркает по стеклам и по
стене, гудит в трубах, стучит вьюшками; в детской плачут младенцы, — хочется сесть в темный угол и, съежившись, выть волком.
Едва кончилось вешанье штор, как из темных кладовых полезла
на свет божий всякая другая галантерейщина,
на стенах появились картины
за картинами, встал у камина роскошнейший экран,
на самой доске камина поместились черные мраморные часы со звездным маятником,
столы покрылись новыми, дорогими салфетками; лампы, фарфор, бронза, куколки и всякие безделушки усеяли все места спальни и гостиной, где только было их ткнуть и приставить.
Синкрайт запер каюту и провел меня
за салон, где открыл дверь помещения, окруженного по
стенам рядами полок. Я определил
на глаз количество томов тысячи в три. Вдоль полок, поперек корешков книг, были укреплены сдвижные медные полосы, чтобы книги не выпадали во время качки. Кроме дубового
стола с письменным прибором и складного стула, здесь были ящики, набитые журналами и брошюрами.
Держась
за стену, сотрясаясь
на каждом шагу сгорбленным телом, она подошла к
столу, достала колоду бурых, распухших от времени карт, стасовала их и придвинула ко мне.
Когда они вошли в хату, всё действительно было готово, и Устенька оправляла пуховики в
стене.
На столе, накрытом несоразмерно малою салфеткой, стоял графин с чихирем и сушеная рыба. В хате пахло тестом и виноградом. Человек шесть девок, в нарядных бешметах и необвязанные платками, как обыкновенно, жались в углу
за печкою, шептались, смеялись и фыркали.
Пол и
стены были устланы коврами, окна завешены драпировками,
на столе,
за которым работал Головинский, появились дорогие безделушки, он даже не забыл захватить с собой складной железной кровати и дорожного погребца с серебряным самоваром.
В обширном покое,
за дубовым
столом, покрытым остатками ужина, сидел Кручина-Шалонский с задушевным своим другом, боярином Истомою-Турениным; у дверей комнаты дремали, прислонясь к
стене, двое слуг; при каждом новом порыве ветра, от которого стучали ставни и раздавался по лесу глухой гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг
на друга и, казалось, не смели взглянуть
на окна, из коих можно было различить, несмотря
на темноту, часть западной
стены и сторожевую башню,
на которых отражались лучи ярко освещенного покоя.
Околоточный сел
за стол и начал что-то писать, полицейские стояли по бокам Лунёва; он посмотрел
на них и, тяжело вздохнув, опустил голову. Стало тихо, скрипело перо
на бумаге,
за окнами ночь воздвигла непроницаемо чёрные
стены. У одного окна стоял Кирик и смотрел во тьму, вдруг он бросил револьвер в угол комнаты и сказал околоточному...
Обыкновенно он сидел среди комнаты
за столом, положив
на него руки, разбрасывал по
столу свои длинные пальцы и всё время тихонько двигал ими, щупая карандаши, перья, бумагу;
на пальцах у него разноцветно сверкали какие-то камни, из-под чёрной бороды выглядывала жёлтая большая медаль; он медленно ворочал короткой шеей, и бездонные, синие стёкла очков поочерёдно присасывались к лицам людей, смирно и молча сидевших у
стен.
Я пошел. Отец уже сидел
за столом и чертил план дачи с готическими окнами и с толстою башней, похожею
на пожарную каланчу, — нечто необыкновенно упрямое и бездарное. Я, войдя в кабинет, остановился так, что мне был виден этот чертеж. Я не знал, зачем я пришел к отцу, но помню, когда я увидел его тощее лицо, красную шею, его тень
на стене, то мне захотелось броситься к нему
на шею и, как учила Аксинья, поклониться ему в ноги; но вид дачи с готическими окнами и с толстою башней удержал меня.
Войдя в кабинет, я прямо подошел к
стене, снял с нее револьвер, осмотрел его — он был заряжен, — и положил
на стол. Потом достал ножны из-за дивана и сел
на диван.
В тот же день сводчик и ходатай по разного рода делам Григорий Мартынович Грохов сидел
за письменным
столом в своем грязном и темноватом кабинете, перед окнами которого вплоть до самого неба вытягивалась нештукатуренная, грязная каменная
стена; а внизу
на улице кричали, стучали и перебранивались беспрестанно едущие и везущие всевозможные товары ломовые извозчики. Это было в одном из переулков между Варваркой и Ильинкой.
После столовой в комнате у Саши можно было ослепнуть от солнца.
На столе прозрачно светлела хрустальная чернильница и бросала
на стену два радужных зайчика; и удивительно было, что свет так силен, а в комнате тихо, и
за окном тихо, и голые ветви висят неподвижно. Колесников заморгал и сказал с какой-то особой, ему понятной значительностью...
Часть
стены тотчас вывалилась полукругом, образовав полку с углублением
за ней, где вспыхнул свет;
за стеной стало жужжать, и я не успел толком сообразить, что произошло, как вровень с упавшей полкой поднялся из
стены род
стола,
на котором были чашки, кофейник с горящей под ним спиртовой лампочкой, булки, масло, сухари и закуски из рыбы и мяса, приготовленные, должно быть, руками кухонного волшебного духа, — столько поджаристости, масла, шипенья и аромата я ощутил среди белых блюд, украшенных рисунком зеленоватых цветов.
Квартира Мольера. Вечер. Свечи в канделябрах, таинственные тени
на стенах. Беспорядок. Разбросаны рукописи. Мольер, в колпаке, в белье, в халате, сидит в громадном кресле. Бутон в другом.
На столе две шпаги и пистолет.
На другом
столе ужин и вино, к которому Бутон время от времени прикладывается. Лагранж в темном плаще ходит взад и вперед и не то ноет, не то что-то напевает,
за ним по
стене ходит темная рыцарская тень.
Лидочка де Руни, Милочка Литовцева, Анна Евграфовна, старший бухгалтер Дрозд, инструктор Гитис, Номерацкий, Иванов, Мушка, регистраторша, кассир — словом, вся канцелярия не сидела
на своих местах
за кухонными
столами бывшего ресторана «Альпийской розы», а стояла, сбившись в тесную кучку, у
стены,
на которой гвоздем была прибита четвертушка бумаги.
Перед дверью с надписью «Дыркин» Коротков немного поколебался, но потом вошел и оказался в уютно обставленном кабинете с огромным малиновым
столом и часами
на стене. Маленький пухлый Дыркин вскочил
на пружине из-за
стола и, вздыбив усы, рявкнул...
Не подумал и — без воли — пошёл
за нею. Вот я в комнате;
на стене лампа горит, в углу, под образами, толстая старуха сидит, жуёт что-то,
на столе — самовар. Уютно, тепло. Усадила меня эта женщина
за стол; молодая, румяная она, грудь высокая. Старуха из угла смотрит
на меня и сопит. Лицо у неё большое, дряблое и словно без глаз. Неловко мне — зачем пришёл? Кто такие?
У
стены, под окнами,
за длинным
столом сидят, мерно и однообразно покачиваясь, восемнадцать человек рабочих, делая маленькие крендели в форме буквы «в» по шестнадцати штук
на фунт;
на одном конце
стола двое режут серое, упругое тесто
на длинные полосы, привычными пальцами щиплют его
на равномерные куски и разбрасывают вдоль
стола под руки мастеров, — быстрота движений этих рук почти неуловима.
Когда Осип со своею оброчною книжкой вошел в избу старосты, становой, худощавый старик с длинными седыми бакенами, в серой тужурке, сидел
за столом в переднем углу и что-то записывал. В избе было чисто, все
стены пестрели от картин, вырезанных из журналов, и
на самом видном месте около икон висел портрет Баттенберга, бывшего болгарского князя. Возле
стола, скрестив руки, стоял Антип Седельников.
Большая комната в доме Бардиных. В задней
стене четыре окна и дверь, выходящие
на террасу;
за стеклами видны солдаты, жандармы, группа рабочих, среди них Левшин, Греков. Комната имеет нежилой вид: мебели мало, она стара, разнообразна,
на стенах отклеились обои. У правой
стены поставлен большой
стол. Конь сердито двигает стульями, расставляя их вокруг
стола. Аграфена метет пол. В левой
стене большая двухстворчатая дверь, в правой — тоже.
К иному едва проберешься через грязный двор; в сенях,
за облупившимися парусинными ширмами, храпит денщик;
на полу — гнилая солома;
на плите — сапоги и донышко банки, залитое ваксой; в самой комнате — покоробленный ломберный
стол, исписанный мелом;
на столе стаканы, до половины наполненные холодным темно-бурым чаем; у
стены — широкий, проломленный, замасленный диван;
на окнах — трубочный пепел…
Часть столовой — скучный угол со старинными часами
на стене. Солидный буфет и большой
стол, уходящий наполовину
за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной; гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа; под нею
на кушетке Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет чего-то. В глубине у окна Любовь, она встала коленями
на стул, держится
за спинку и смотрит в окно.
Там, услыхав девичьи голоса
на огороде, он пробрался осторожно к задней
стене, нашёл в ней щель и стал смотреть: девки собрались в тени, под сосной; тонкая, худощавая Наталья уже лежала
на земле, вверх лицом, заложив руки
за голову, Христина чистила зубы былинкой, присев
на стол и болтая голою ногой, а Сорокина, сидя
на земле, опираясь затылком о край
стола, вынула левую грудь и, сморщив лицо, разглядывала тёмные пятна
на ней.
Против печи, по
стене — деревянная двухспальная кровать
за ситцевым пологом, жёлтым, с розовыми цветами; у другой
стены —
стол,
на нём пили чай и обедали, а между кроватью и
стеной, в двух полосах света, супруги работали.
Она долго сидела
за столом, пытаясь предположить, что сделает Григорий? Пред ней стояла вымытая посуда;
на капитальную
стену соседнего дома, против окон комнаты, заходящее солнце бросило красноватое пятно; отражённое белой
стеной, оно проникло в комнату, и край стеклянной сахарницы, стоявшей пред Матрёной, блестел. Наморщив лоб, она смотрела
на этот слабый отблеск, пока не утомились глаза. Тогда она, убрав посуду, легла
на кровать.
Небольшая комната в доме Русакова;
на обеих боковых
стенах по окну и по двери,
на аадней
стене дверь; два
стола, один о правой стороны, другой с левой, почти у самой двери;
за столом диван;
на окнах цветы и
на одном гитара.
В глубине сцены — широкие двери в двухсветный зал, видно эстраду,
на ней —
стол, покрытый красным сукном,
за столом,
на стене — золотая рама, портрет Николая Второго вынут из рамы, в раме торчат два красных флага.
Лежа
на своей постели, я мог видеть из-за перегородки
стол с лампой у противоположной
стены.
Друзья вошли в кабинет. Здесь было уютнее. Большой письменный
стол, заставленный разною бронзовою и фарфоровою мелочью, заваленный бумагами, чертежными и рисовальными принадлежностями, занимал середину комнаты. По
стенам висели огромные раскрашенные чертежи и географические карты, а под ними стояли два низеньких турецких дивана с шелковыми мутаками. Кудряшов, обняв Василия Петровича
за талию, подвел его прямо к дивану и усадил
на мягких тюфяках.
Приживалка зажгла, однако же, другую свечку, поставила ее перед помещицею и, не отвечая ни слова, уселась
на прежнее свое место. Профили старух еще значительнее вытянулись и расширились
на стене: голова Софьи Ивановны приняла вид исполинской тыквы; нос Марьи Петровны вытянулся и заострился так немилосердно, что досягнул до чайного
стола, так что при малейшем движении пламени, казалось, он клевал прямо в сахарницу, а иногда зацеплял даже
за чепец поручицы, принявшейся снова
за свой чулок.
Как часто в такие минуты он мысленно переносился в эту теплую, освещенную мягким светом висячей лампы, уютную, хорошо знакомую ему столовую с большими старинными часами
на стене, с несколькими гравюрами и старым дубовым буфетом, где все в сборе
за круглым
столом,
на котором поет свою песенку большой пузатый самовар, и, верно, вспоминают своего родного странника по морям.
В другом углу стоял
стол,
за которым сидели игравшие в карты;
на нем — глиняный кувшин и такие же две кружки; у
стола — два табурета; вдоль
стены — скамья.
Катя побежала
за свечкой. Токарев остановился у
стола. Ветер выл
на дворе. В черном окне отражался свет лампы.
На газетном листе желтел сушившийся хмель. Прусак пробежал по
столу, достиг газетного листа, задумчиво пошевелил усиками и побежал вдоль листа к
стене.